Остальные. Часть 1 - Р. Л.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3.20
Посреди тающего парка лежит старый матрас. На нём возятся два мальчика и две девочки, они постарше. Одна грубовата, с пережжёнными волосами; вторая более благополучна, гладкие волосы стянуты заколкой. Курят. Затягиваются, потом крашеная что-то говорит подруге, и они целуются губами в губы.
Девочка с любопытными глазами держит пульт с антенной и жмёт кнопки. Игрушечный автомобиль делает виражи, женским голосом припевая: «I only kiss kiss kiss. I only kiss kiss kiss».
Пара старичков, она совсем маленькая, не спеша передвигаются в ногу, рука об руку. Вторая рука у него на груди, у неё – в кармане. Ровно и терпеливо преодолевают пространство.
Пожилые мужчины, сидя на зелёной лавочке, пьют водку. Маскируясь, вешают пластиковый стакан на бутылку с колой. Обсуждают, делая жесты. Напротив по диагонали сидят две пожилые женщины. Они положили на лавку тяжёлые сумки, держат в руках кошельки и подсчитывают свои расходы.
3.21
Втроём сидят на правом фальшборте парусника-песочницы. Один качает ногой, второй держит бутылку оранжада со стаканчиком наверху, третий посередине.
– Есть у вас что-нибудь классическое, но спокойное, без вот этого вот, – показывает руками дирижёра.
– А это что? – спрашивает лысый в длинном пальто и шарфе. – Убитый человек? Убитый мужчина?
– Это авторское кино. «Мертвец».
Лысый отходит рассматривать сдвоенные коробочки сериалов про бандитов.
3.22
Рука в стороне от тела простукивает палочкой пустоту весеннего воздуха. Другая рука держит под мышкой короб, похожий на перевязанный старый чемодан – картонный и перетянутый тканью. Фигура статна, откинутые волосы вьются, открывая лоб. Не доходя до звукового светофора, сворачивает по арматуре решётки налево.
Держась друг за друга, идут трое слепцов, два высоких старика и маленькая старуха. Тротуар выше дороги, и крайний слева щупает палочкой бордюр с внешней стороны. Двое других держат клюшки как зрячие, как будто опираясь на них. Старушка с краю словно отстаёт, но плотно прижалась к мужскому пальто.
– Это мне Ольга, – говорит она, – подарила на Восьмое марта.
– Хорошо-хорошо-хорошо, – повторяет средний.
А вот они возвращаются. Как будто бы в том же порядке: крайний продолжает похлопывать по бетону, – но они, конечно, перестроились.
Выходит из автобуса и передвигается осторожно: трогая палкой самую границу неоттаявшего серого льда, лижущего тротуар. Обходит выступы и углубления, точно кружится на месте. Встал у перехода, прислушивается к автомобилям, переходит – и снова кружится, обходя канализационный люк.
3.23
Подходит к зелёным бакам с белой трафаретной надписью «Престиж». Бросает опустевший картон, отведя руку за спину. Не добрасывает. Трёт глаз, потом второй. Подходит и довершает. Ноги её болтаются в резиновых сапогах.
– Здорово. Тыщу лет тебя не видел. Работаешь, наверно, после двух.
– Здорово. Работаю.
– Тыщу лет не видел. Чем занимаешься? Работаешь?
– Работаю, да. Давно тебя не видел. Сам-то работаешь?
– А куда я денусь? После двух работаешь? Чё-то давно тебя видно не было.
– Во вторую смену, после двух работаю. Давно не виделись.
– Всё работаешь, значит? Наверно, после двух, а то давно не видел тебя.
– Ага, ага.
– Это скотч-терьер. Он строптив.
3.24
Поднимается по неработающему эскалатору, и кусок жёлтого пластика подпрыгивает и елозит по её спине. Приходится высоко поднимать короткие тяжёлые ноги. «Скупаем книги у населения»: вправо, влево.
Японцы в коротких кимоно, похожих на доспехи самураев. На ногах шлёпанцы. Два европейски одетых замыкают процессию, у них чёрные туфли. На шнурочках болтаются ламинированные карточки с именами и фамилиями. Шлёпанцы бьют по пяткам.
В телефонной будке поставила на полочку открытую бутылку «Жигулёвского», положила на полочку пакет с пятью яйцами, обернулась вокруг себя, недоумённо посмотрела на улицу, достала мягкую пачку «Явы», снова обернулась. Наконец прикурила. Лицо измято мужскими морщинами.
– Да куда же вы, бабуля? – догоняет её, в синем пальто с воротником. Хочет провести, показать дорогу. Идут под руку, пока старушка не заговаривает с просящей подаяние более крупной ровесницей. Та скрючена, но срывается с места и идёт за синим пальто, которое настойчиво движется дальше, и провожатая продолжает провожать. Нищая отстаёт и останавливается, а они спускаются в переход, всё тем же быстрым шагом.
3.25
Два больших человека переходят дорогу, немного раскачиваясь. Тяжесть тела передаётся одежде дрожью. Один двигает большим большим, большим указательным и большими остальными как будто щёлкает, и крутит кистью. Говорят об автоматах Калашникова.
Бросают за спину монетки, и вся гурьба кидается вниз, прижимая к себе пакеты. Обшаривают камни и промежутки, поругивают друг друга и снова становятся полукругом в ожидании.
Чинит рога, стоя на лесенке троллейбуса спиной к нему, – бьёт молотком, придерживая пассатижами.
– Думаешь, я слепой, и тебя не видел? – привязанный шнурком к шее, на животе лежит раскрытый мобильный телефон. Она напряжена и бледна, словно покраснела, она пришла за заработанными деньгами, и она молчит, слушая слова с южным акцентом.
– Проезжай, сука, чё стоишь, – поправил боковое зеркало сломавшейся машины. Кепка сердитая, как и красное лицо.
Встал на подножку, голову наклонил ёжиком:
– Извините, пожалуйста, Эдик Баранов там далеко?
– А он на тридцать шестом сегодня?
Голова задумчиво уклонилась.
Заржал, подобно коню, в предвкушении.
– Здравствуйте, мне набор туриста, – снова прорывается радость. – «Немиров», «Джей Севен» и «Пэлл Мэлл».
Белёсая продавщица даёт мелкие дозы. Он уходит – рыжеватый и лысоватый – по ночной улице. Его собака – облезлый коричнево-серый пудель. Нет, это не его собака. Нет, его.
3.26
Лицо его похоже – и цветом тоже – на большую, сморщенную к весне картофелину. На большой, горбатый, сморщенный к весне клубень.
В меру сил перемещается наискосок с одной стороны дороги на другую. Машин мало, они притормаживают и обтекают его, не замечающего их, занятого своим трудным движением.
3.27
– Сколько стоит батарейка? – спрашивает цыганёнок. Пальцы из длинных рукавов перебирают монеты на стеклянной витрине.
– Десять рублей самая дешёвая. У тебя не хватит, – улыбается девушка.
– На все, – улыбается белобрысый человек, сидящий за фотостанком.
Цыганёнок оборачивается к улице. Собирает монеты и идёт к двери. Девушка зажмуривается: дверь хлопает.
Женщина в очках ставит ребёнка в красном комбинезончике на подоконник и любуется.
– Парнишка сгорел, из Пермской области приехал. В аварию попал, ещё в больнице долго лежал, жалко парнишку, но это не важно, в общем, дай три рубля десять копеек.
Белая кудрявая собака кружится на поводке.
Два светлых круглых пятна в зазоре открытого окна товарного вагона:
– Ребята, что за станция?
3.28
– Папа, у меня джойстик сломался. Нажимаешь вовсю, чтобы от ракет убежать, а он не нажимается.
На балконе с чёрной кошкой, держа её, как ребёнка. Вторая взобралась на что-то, смотрит поверх перил. Дверь приоткрыта. Там стоит ещё один человек, выглядывая.
Сестра выставляет сестру из аптеки. Та упирается, выставляет прямые ноги в асфальт, ищет лазейки. Так и несёт её, потому что бесполезно.
На асфальте стоит зелёная бутылка с красным вермутом. Трепещет оторванная акцизная марка, и жидкости там столько, точно только что отпили из горла по глотку те двое, что вокруг бутылки откидываются назад, размахивают руками, – разговаривая.
3.29
– Он проработал там один год, и она его укусила.
Качается металлическая авоська, полная яиц. Собаки греются снизу над теплотрассой и сверху на солнце.
Поставили на тротуаре деревянную горку. Сидят и стоят за ней, поправляют роликовые доски, принимают позы. Вот становится на доску, но переворачивает её и справляется с падением. Самый низкорослый согнулся на велосипеде – сам не выше него, – откуривает бычок, разгоняется, летит со сколоченных досок передним колесом вверх. На скамейке сидят три девочки, они не заняты, но всё это для них.
– Стой, – кричит она, срывая голос. – Остановись, – руки тянут к земле тяжёлые пакеты. – Остановись, там машины, остановись!
Но он, одетый во всё зелёное, оборачивается, смеясь, и снова бежит. Школьница хватает его за руку, мама подбегает и трясёт его за эту же руку:
